Василий Алексеев

Чуть больше года назад сборную команду страны по тяжелой атлетике возглавил Василий Иванович Алексеев, побеждавший на двух Олимпийских играх в самой тяжелой весовой категории. Под его водительством советские штангисты на последнем чемпионате мира наконец-то сумели опередить болгарских атлетов и вернули себе звание сильнейших в командном зачете.

Мы предлагаем вниманию читателей очерк о Василии Алексееве, появившийся в 1975 году в популярном американском журнале «Sports illustrated».

Нам представляется, что и сегодня его с интересом прочтут многие любители «большой железной игры».
                                                                               Уильям О. Джонсон

Василий Алексеев, спортивный герой Советского Союза, стоял в своем собственном саду в окружении своих кустов клубники, своих красных перцев и своих алых роз. Осеннее солнце светило так ярко, словно это был не юг России, а юг Франции. Руки Алексеева, толстые, как стволы деревьев, упирались в бока. Могучие мышцы отдыхали на солнце. Его необъятная грудь и живот, шире, чем любая бочка или стальной сейф, неправдоподобно вздымались при вздохе. На нем, простираясь чуть ли не на полтора метра от правого плеча до левого бедра, была надета сверкающая шелковая лента, унизанная бесконечными рядами медалей — тяжелая, словно золотая кольчуга. Она весила, наверное, три или четыре килограмма, но для Алексеева это не вес.

В свои 33 года Алексеев весит около 148 кг *, и его называют самым сильным человеком на Земле.

И на самом деле, Алексеев — самый великий супертяжеловес всех времен. Он был первым в истории спорта, кто поднял 500 фунтов * в 1970 году, и первым, кто поднял 600 кг (1323 фунта) в троеборье, которое вскоре заменили на двоеборье. С 1970 года он не знает поражений ни в СССР, ни в Европе, ни в мире. Он продолжает оставаться царствующим олимпийским чемпионом с 1970 года. На его счету 67 мировых рекордов ***.

Василий Алексеев позирует для официального портрета в своем саду. На нем черный шерстяной костюм, и ему в нем жарко. Он смотрит на фотографа сумрачным взором из-под густых бровей.
—       Улыбнитесь,— трусливо произнес фотограф.— Smile.

Алексеев насупился и вдруг громом на весь сад:
—       Шмайл!

После чего он улыбнулся. Камера щелкнула. Улыбка — щелчок, улыбка — щелчок.

Наконец с фотографированием было покончено, но Алексеев не спешил уходить, он поднял свою могучую руку и заговорил о чем-то по-русски. К нему подбежали двое сыновей, 12-летний Сергей и 9-летний Дмитрий. Алексеев снял свой победоносный кушак и нежно окутал им обоих сыновей.
—       Шмайл!— Гулким эхом пронеслось по саду, и он засмеялся.

Долго еще фотограф снимал гордого отца и его сыновей, пока наконец Василий не сказал: «Хватит».

Василий Алексеев живет в маленьком городе Шахты, в 800 милях от Москвы. В туристических справочниках этот город не значится. Он закрыт для западных туристов не потому, что здесь имеются какие-то секретные ракетные установки, а всего лишь потому, что здесь нет «Интуриста» — организации, жестко контролирующей весь международный туризм в СССР.

Я стал исключением. В мое окружение входили переводчик (спортивный журналист из Москвы — Юрий Соломахин) и маленький лысеющий человек, который у нас проходил по имени Председатель. Его звали Леонид Ткач, и он на самом деле был председателем местного спорткомитета. Председатель старался присутствовать при всех наших встречах с Алексеевым.

Алексеев живет в своем доме из коричнево-розового кирпича с остроконечной крышей, крытой шифером, и высокими окнами, выходящими на улицу Клименко. Это, что называется, «государственный дом», то есть он принадлежит государству, а Алексеев вносит символическую плату 12 рублей в месяц. Дом был построен в 1913 году, а Алексеев поселился здесь три года назад.

В Советском Союзе на человека в среднем приходится 90 квадратных фунтов, у Алексеева же больше, что-то около трети акра *****, включая дворик и прекрасный сад. Я как-то неосторожно заметил, что дом ему, наверное, дали только в признание его спортивных заслуг, по окончании его карьеры в тяжелой атлетике его могут и отобрать.

Алексеев нахмурился.
—       Мне дали его на вечное пользование,— заявил он.— Здесь будут жить мои сыновья и мои внуки. Хотя, кто знает, может быть, они смогут жить и лучше. Раньше у меня была четырехкомнатная квартира, но мне нравится этот старый дом. Я люблю пространство. Городской исполнительный комитет рассмотрел мою просьбу и удовлетворил ее. Раньше здесь жили две семьи — они получили жилье в другом месте.

Дом Алексеева, просторный и теплый, отражает благополучие его семьи. Я бы назвал это благополучие буржуазным. В доме две большие спальни, хорошая ванная комната, современная кухня. Здесь есть гостиная — просторный прохладный зал с хрустальным канделябром, камином из черного мрамора и превосходным восточным ковром. В вазах свежие цветы, в углу большой цветной телевизор, полки полированной стенки уставлены хрустальными вазами, бокалами, посудой и призовыми кубками. На «стенке» стоят некоторые из наиболее ценных призов, среди них и сверкающий кубок из США «Первому человеку, поднявшему 500 фунтов». У противоположной стены — два книжных шкафа, и на одном из них стоит пара чучел.
—       Степные орлы,— пояснил Алексеев,— это я их сбил. Я превосходно стреляю.

На другом шкафу висит маленький портрет Иосифа Сталина, с трубкой во рту. Среди книг полное собрание сочинений Джека Лондона, Ленина и том Брежнева «Доклад XXIV съезду КПСС». Среди полок встроена стереосистема, и Алексеев поставил Тома Джонса. Временами он и сам что-то напевал.
—       Все знают, что у меня самый красивый голос среди штангистов,— сказал он.— Мы часто поем. Мы должны бороться на соревнованиях, и песни нас вдохновляют. Иногда мы поем о войне, иногда о реке Дон, несущей потоки крови. Я очень люблю слушать, как Том Джонс поет «Yesterday». В юности я был музыкантом и пел на свадьбах, меня все знали и всюду приглашали.

В маленькой комнате, примыкающей к гостиной, хранятся медали, завоеванные Алексеевым. Их много, они хранятся бережно в стеклянных коробочках. Комната эта — чуть ли не гробница, и сам Алексеев входит сюда, как мне показалось, с благоговением.
—       Хоть эти медали завоевал и я, но они принадлежат народу. Я только их храню.

Жена Алексеева — симпатичная голубоглазая блондинка, хохотушка, откликающаяся арпеджио звонкого смеха на глубокомысленные изречения своего мужа, что бывает часто.

Хотите верьте, хотите нет, но ее зовут Олимпиада.

Алексеев сказал о ней так:
—       Она жена чемпиона-тяжелоатлета, но многие этого на знают. Когда на нее смотрят на улице, то думают, что это незамужняя девушка. Они и не подозревают, что она моя, поскольку в их воображении моя жена должна весить 200 кг.

Двор и сад производят еще большее впечатление, чем сам дом. Кирпичная стена восьми футов высотой была обвита виноградом, листья которого под осенним солнцем меняли цвет на желтые и красноватые тона. Алексеев обожает свой сад.
—       Ах,— вздохнул он и закрыл глаза, якобы замирая перед таинством природы.— Вырастить что-нибудь на земле, что может быть лучше. А я много чего вырастил. Посмотрите, у меня три сорта клубники, но из этих трех сортов я вывел свой, новый сорт... А это,— он почтительно склонился перед кустом,— мой любимый болгарский перец. Такого острого и сочного перца, как у меня, больше нет нигде. Красавец перец, да и только! А взгляните-ка сюда,— и он подвел меня к кустам роз.— Я вывел новый сорт роз и дал ей имя «Шахтинка» в честь женщин нашего города.— Он с гордостью обозревал свой сад.— У меня прекрасная морковь, капуста. Ни в одном колхозе таких овощей не увидите. В моем саду настоящий коммунизм. Я выращиваю сам все, что мне нужно.

К зданию примыкают два кирпичных строения. Одно из них — гараж, служащий складом, а алексеевская «волга» стоит во дворе. Рядом с гаражом еще строение, в котором могли бы разместиться три или четыре человека (по советским стандартам). Это его бильярдная. Пол выстлан паркетом, стены обшиты сосной, а потолок — деревянной плиткой. И в центре, элегантный, как рояль, стоит бильярдный стол.
—       Все это я сделал собственными руками,— сказал Алексеев,— Я люблю плотничать, у меня к  этому талант. У меня, как у нас говорят в народе, золотые руки. Большую часть кирпичной стены выложил я сам, камни в саду тесал я, столы и стулья я сам сделал, как и всю эту бильярдную.

За стеной дома имеется застекленная пристройка, которую также построил Алексеев своими руками. В ней стоит стол для пинг-понга и турник. Когда я спросил, пользуется ли Алексеев турником для своих тренировок, он скривился и ответил:
—       Нет! Это для детей, но и они уже достаточно умны, чтобы им не пользоваться. А в настольный теннис я играю часто. В сборной команде по тяжелой атлетике лучше меня никто не играет. Я также лучше всех играю в шашки, домино, бильярд и конечно же лучше всех поднимаю штангу.

Председатель Леонид Ткач устроил нам ужин в ресторане, где нас усадили в отдельный кабинет. Я спросил, нельзя ли нам сесть за столик в общем зале и побыть среди людей, на что он покачал головой — нет, нельзя. Юрий деликатно объяснил, что Ткач боится приставаний пьяной публики.
—       Шахтеры много работают и иногда много пьют,— пояснил Юрий. — Наш председатель не хочет инцидентов, которые бы омрачили ваш визит к Алексееву.

За ужином председатель рассказал, как он и городской комитет заботятся об Алексееве.
—       Мы всегда поддерживаем хороших спортсменов,— сказал он.— Лучшие спортсмены получают лучшие жилища, лучшие условия работы, и если спорткомитет решит, что Алексеев нуждается в улучшении жилищных условий или в более удобной рабочей смене, то он скорее всего это получит.

Председатель помолчал и тяжело вздохнул.
— Нас всегда ругают, если мы не уделяем должного внимания нашим великим спортсменам. Конечно, такой великий спортсмен, как Алексеев, должен жить лучше. Он должен получать высококалорийное питание. Так и рабочие считают, а как же... Естественно, что наш спорт организован сверху вниз. Большую часть того, что делается для Алексеева, определяет Спорткомитет СССР. Комитет приказывает: «Шахты должны давать хороших спортсменов». Раз в четыре года к нам приезжает большая комиссия, которая отбирает лучших атлетов в олимпийские команды. В 1976 году мы надеемся завоевать две золотые медали — это Алексеев и Ригерт. Трудно всем угодить, но, если бы я плохо работал, я бы не был председателем вот уже 10 лет, не правда ли?

Профессия Алексеева называется горный инженер. Он закончил горный институт в Шахтах, когда переехал сюда из Архангельска. Когда я сказал ему, что на Западе до сих пор пишут, что он начинал свою трудовую жизнь учеником мясника, он усмехнулся.
—       Если бы я начал мясником, то я бы до сих пор им и оставался. Мясники у нас живут хорошо. Конечно же и был бы отличным мясником.

На самом же деле Алексеев работал в юности на лесоповале со своим отцом — профессиональным лесорубом.

А теперь он горный инженер. Он сказал, что ходит на работу каждый день (хотя, пока я был в Шахтах, он вроде бы не ходил ни разу) и получает 500 рублей в месяц, что является очень высокой заработной платой.

В среднем советские служащие получают 130 рублей в месяц, как и учителя. Врачи, большинство из которых женщины,— 150 рублей. Шахтеры, к которым относятся в СССР как к героям из-за их опасного и нелегкого труда, получают в среднем 200 рублей.

Очевидно, что инженерная карьера Алексеева находится на задворках его работы в тяжелой атлетике,
—       Слава имеет свои отрицательные стороны,— сказал Алексеев.— Обладая такой популярностью, как я, трудно добиться успеха на производстве. Я к этому и не стремлюсь — это помешает моей спортивной подготовке. Но я знаю, если бы я сосредоточился на карьере горного инженера, я бы стал большим начальником.

Он помолчал и затем торжественно произнес своим мягким басом:
—       Я особого почитания не чувствую. Я не чувствую себя выдающимся человеком. Не знаю, как в США, а у нас в Союзе героям в спорте приходится работать в поте лица.

Разговорившись, он продолжал:
—       В моем спорте существует две категории атлетов. Для одних соревнования— это пытка, для других — праздник. Я где-то посередине. Для многих существуют и психологические проблемы. Чем больше вес на штанге, тем еще большим он кажется в нашем воображении. Есть такая древняя поговорка: «Чему быть, того не миновать». Вот и я испытывал нечто подобное, когда поднимал штангу. Я испытываю в душе и мучения, и праздник. Но я поднимаю так, как могу, потому что чему быть, того не миновать.

Меня часто просят выступить с речами. Просят рассказать биографию, как я стал великим спортсменом, поделиться впечатлениями о последних соревнованиях. Поскольку на последних соревнованиях всегда побеждал я, то и мои впечатления всегда приятные.

Я говорю, что я стал великим чемпионом благодаря любви к труду и воле у победе.

Я спросил его, считает ли он свои победы своего рода признаком превосходства СССР над США.
— Я всегда должен был побеждать, потому что уважаю свой народ и победами утверждаю успех страны. А что касается доказательства превосходства советского образа жизни над американским в соревнованиях по тяжелой атлетике, такой задачи перед нами пока не ставили.

Было около полудня, когда дверь алексеевского дома отворилась и из дома вышел великий атлет. Он был одет в ярко-голубые тренировочные брюки, светло-зеленую футболку и кроссовки «Адидас». В правой руке он держал распухшую сумку «Адидас». Он был похож на человека, спешащего на загородную электричку. Так оно и было. Василий Алексеев шел на работу.

Он сделал около 25 больших шагов и очутился у своего кабинета, где он был всем: и начальником, и председателем  и самим королем. Здесь находилось все, что подтверждало статус Алексеева как главного спортивного героя Советского Союза и самого сильного человека в мире.

В 25 шагах от двери, у кирпичной стены, располагались штанга, диски и резиновый коврик.

Алексеев прохаживался вдоль кирпичной стены, и движения его могучих рук и ног источали мощь и силу. На его лице были написаны умиротворенность и абсолютная уверенность в себе, уверенность короля в не подлежащем сомнению праве, данном свыше, царить и править в этом мире. Он расстегнул сумку и достал оттуда пакет с магнезией и широкий белый пояс, уменьшающий огромное давление на мышцы живота при подъеме веса. Он внимательно посмотрел на ряд больших железных дисков у стены, выбрал 25-килограммовые, водрузил их на штангу и начал работать. Он потер ладони магнезией, поплевал на них, нагнулся и схватился за гриф. Со страшным хрипом он выхватил штангу на уровне плеч, постоял немного и взметнул ее над головой. Подержав штангу немного на вытянутых руках, он бросил ее.

В это тихое утро, когда в саду мило кивали своими прекрасными головками «шахтинки», а на ветках щебетали птички, дикий грохот падающего железа производил впечатление гранаты, разрывающейся у ваших ног.

Разминаясь, Алексеев несколько раз поднял вес в 65 кг. Несколько минут он отдыхал молча. Он был погружен в себя, сосредоточен и пребывал как бы в трансе — необходимом для сверхчеловеческих «подвигов силы», которые стали для него столь привычны.

Алексеев прибавил дисков и принялся за работу. Он поднимал штангу и бросал ее, поднимал и бросал. Затем, тяжело дыша, он вновь решил передохнуть. И снова он впал в почти мистическое состояние погружения, которое я не смел нарушить. Но он взглянул на меня и сказал:
—       Спросите меня о чем-нибудь.

Я попросил рассказать о его тренировке.
—       Разница между моей методикой и всеми другими — огромная,— сказал он.— Я тренируюсь чаще и поднимаю больше. Тренируюсь иногда утром, иногда ночью, иногда по нескольку раз на день, иногда ни разу. Я никогда на повторяюсь. Только я знаю, что мне нужно, только я знаю свои возможности. Никакой тренер этого знать не может. У меня никогда не было тренера.

Он добавил еще несколько дисков. Теперь на штанге было 95 кг. Он снова натер ладони магнезией, поплевал на них и сказал:
—       Я ведь неофициальный тренер сборной команды. Во время тренировок и соревнований все идут ко мне за советом.

Рявкнув, он поднял вес на грудь, поколебался мгновение, и с криком поднял штангу над головой. Он тяжело дышал и начал потеть.
—       Сплю я обычно восемь часов. Играю в теннис и волейбол. У меня великолепная прыгучесть. Люблю играть в домино, особенно перед соревнованиями — отлично успокаивает.

Вес на штанге постепенно вырос до 170 кг. Я спросил его о травмах:
—       О, этого достаточно. Растяжение ножных мышц, спины, живота. Но я продолжаю работать, невзирая на травмы.

Он помолчал. Затем, словно он был на сцене, выпятил грудь, поднял руку и прогрохотал что-то похожее на вызов богам.

Переводчик Юрий Соломахин захихикал и перевел: «Победа или смерть!»

Алексеев работал более часа. Когда он закончил, пот тек с него ручьями, но он, казалось, никак не мог успокоиться.
—       Поговорим еще о чем-нибудь,   попросил он.

Я спросил о его работе в качестве депутата. Вопрос ему явно понравился.
—       Мне приходилось защищать интересы людей много раз. Особенно по жилищным вопросам. Если надо воспользоваться для этого своим авторитетом — пользуюсь, не задумываясь, лишь бы помогло. Меня уже четыре раза избирали депутатом. Это благородная обязанность, честная и простая работа. За нее не платят.

Я спросил, не собирается ли он заняться политикой после того, как завершит свою чемпионскую карьеру, и он воскликнул:
—       Это будет не скоро! Я должен победить на Олимпиаде в Москве, это для меня важно, очень важно. Конечно же опыт работы депутатом может быть мне полезен. Меня могут избрать депутатом городского, районного, областного Совета. Возможно, я скоро вступлю в члены КПСС. Пока вся моя политика — это золотые медали, выступления и ответы на письма болельщиков, которые пишут по адресу: «Москва, Кремль, Алексееву».

Перевел с английского и подготовил сокращенный вариант к публикации Александр Гавриловец